Роальду Далу, с уважением…
Сказать, что погода в Париже в октябре 1787 года была отвратительна — значило польстить ей также грубо, как сказать старой попавшей в Бисетр шлендре, что у нее внешность юной девы.
По крайней мере доктор Жозеф, как его называли пациенты, был в этом уверен.
Карета, которую за ним прислали в этот вечер, постоянно застревала в разгрузившейся грязи, кучеру приходилось нещадно нахлестывать лошадей, чтобы продолжать двигаться вперед, а ливень, с яростью грохотавший по крыше, угрожал ворваться внутрь, словно банда безжалостных разбойников.
Да еще доктор думал, что если бы не большие карие глаза приехавшей за ним молодой служанки и сейчас, при каждом рывке кареты, с ойканьем валившейся к нему на колени, — черта с два он выбрался бы из дома в такой мерзкий, дождливый и поздний вечер.
Наконец карета остановилась. Доктор Жозеф с некоторым усилием втянул свое массивное тело по мокрой лестнице.
Служанка уже взбегала по лестнице с криками… — Пани баронесса!… Доктор, доктор приехал!
Захлопали двери, замерцали свечи и навстречу доктору Жозефу, в развевающемся пеньюаре с декольте, способным вместить весь Пале-Рояль, поспешила еще довольно молодая, но уже начинаящая полнеть, дама.
— Доктор!… Какое счастье!… Скорее!… Такой ливень!… Моя дочь!… Бедная Антуанетта! Она так страдает!… Только вы!… Балл через три дня!… Его Величество…
Доктор раздраженно огляделся. Наконец кто-то из лакеев принял от него шляпу и помог снять плащ.
— Где больная? — раздражение доктора приобретало все более угрожающий размер.
Он начинал сожалеть, что поддался волшебству глаз горничной и отправился сюда.
Наверное, у девицы выскочил перед балом прыщик на лбу и от этого у нее истерика, подумал доктор.
— Да, да… идите за мной… Мари, беги вверх, скажи Антуанетти — доктор приехал!
Немного косолапый и сопя, доктор Жозеф поднялся по лестнице и вошел в тускло освещенную комнату свечами.
На кровати, под балдахином, к глазам закрывшись периной, лежала девушка. Ее длинные темно-каштановые волосы, слегка прикрытые ночным чепчиком, беспорядочно разметались по подушке.
Доктор сел в жалобно заскрипевшее под его тяжестью кресло.
— Ну, рассказывайте… — обратился он к баронессе.
— Вы знаете, врач — сначала все было прекрасно… — Его Величество каждый день устраивает балы, чтобы отвлечь мужа от грустных мыслей… Моя Антуанетта… ей пятнадцать… она на расхват — всю неделю… — Так веселилась… Танцы… — Она танцует, как фея… Его Величество… Она ведь — тезка Ее Величества… — И вдруг вчера после бала ей стало плохо, она лежит, ничего не ест и, знаете ли, доктор, мне неловко это говорить — стоит ей немножко выпить воды, как она тут же…
— Ее рвет? – спросил доктор Жозеф.
— Нет… вода… выливается снизу… — И ей очень плохо, доктор…
Слабый, жалобный стон, донесшийся из подушки, свидетельствовал о том же.
Вздохнув, доктор освободился из плена мягкого кресла и подошел к кровати.
– Снимите это, – сказал он, показывая на перину.
Оживленная Мари, подскочив к постели, сорвала с больной покрывало.
Под большим количеством кружев едва угадывались очертания девичьего тела.
Тонкие руки, содрогаясь, стягивали у горла ворот рубашки.
Доктор тяжело опустился на край кровати и посмотрел на пациентку.
У девушки были правильные, приятные, лишенные фарфоровой кукольности черты. Большие темно-вишневые глаза на бледном лице были затуманены дымкой страдания.
На тонком горлышке матово мерцал пот.
Распустив узелок шнуровки, доктор отодвинул мешавшие девичьи руки и раскрыв рубашку, обнаружил две небольшие нежно-трогательные груди.
Наклонив голову, он приложил ухо и сквозь отчаянный стук сердца услышал ровное и чистое дыхание.
– Нет, здесь все, слава Богу, в порядке, – вздохнул доктор Жозеф с некоторым облегчением. — Посмотрим ниже…
Доктор провел рукой по рубашке, где под кружевами предусматривался живот. Живот был тверд как камень и холмистый, как мешок, набитый репой.
— Однако, — подумал доктор Жозеф, похоже, что она не опорожнялась дней пять, не меньше, и каловые массы давят на мочевой пузырь…
— Ну вот и разгадка, — улыбнувшись, доктор посмотрел на девушку.
— Все будет хорошо, мадемуазель, — пробасил он, — Будете еще танцевать на балах…
И обращаясь к баронессе, распорядился… — Прикажите принести еще свеч и нагреть побольше воды.
Баронесса прошуршала пеньюаром за дверь.
– А ты, – доктор ткнул пальцем в Мари, – Дай мне мою сумку и раздень больную.
С подушки раздался протестующий писк…
Мари замерла в нерешительности.
Тогда доктор Жозеф издал свое знаменитое гневное рычание, которому позавидовали бы медведи в далекой России.
Это рычание ясно говорило, что если сейчас же немедленно все в этом доме не начнут выполнять приказы врача, то… Что последует за этим «…» представлять никому в комнате не хотелось…
Переложив докторскую сумку поближе к кровати, Мари потянула через голову больную ее рубашку. Глазам доктора постепенно появились тонкие, но хорошо сформированные ноги, покрытый темными кудряшками треугольник между узких бедер, живот с аккуратной точкой пупка, уже знакомые доктору Жозефу комки и, наконец, из-под рубашки вынырнуло покрасневшее от смущения лицо, руками закрывающее свои прелести, напомнив доктору старую картину, которую он видел во время поездки в Италию. На этой, восхитившей его картине, волны несли к берегу раковину с новорожденной Венерой, целомудренно прикрывавшую руками грудь и лоно.
Внесли свечи и в комнате стало светлее.
– Ну-ка, вернитесь на бок, мадемуазель, – приказал вздрагивающей девушке доктор Жозеф, капнув на палец оливкового масла из стакана.
Антуанетта подчинилась и теперь доктору были видны гладкая спина, покрытая нежным пушком, маленькие округлые ягодицы и тонкая шейка с прилипшими прядками темных волос.
— Мари, — доктор взглядом отыскал холостую горничную, — придержи ей ноги…
Когда Мари, взявшись за лодыжки, плотно прижала ноги Антуанетты к постели, доктор Жозеф левой рукой развел ягодицы пациентки и сунул указательный палец в крохотное отверстие.
Девушка вскрикнула и попыталась брыкнуть доктора, но, к его счастью, Мари держала крепко.
— Не дергаться! — рявкнул доктор Жозеф, сердито сопя, — он чуть не сломал ноготь, ткнув в плотную окаменевшую массу, заполнявшую прямую кишку.
Антуанетта тихонько всхлипнула…
В этот момент в комнате появилась еще одна горничная, принесшая большой кувшин с теплой водой.
Раскрыв рот, она уставилась на голую хозяйку и сидящего на кровати доктора, который с яростным видом разглядывает свой палец.
С удовольствием доктор отметил, что ноготь не пострадал, под ним только появилась темная полоска.
– Принеси мне какую-нибудь миску, – приказал он служанке, и полез в свою сумку.
Служанку будто ветром сдуло, а доктор наконец вытащил из сумки соответствующую ложку-кюретку.
— Вот что, мадемуазель, — сказал он, обращаясь к лежачей девушке, — Будете брыкаться, я велю вас связать… Поэтому лежите спокойно. Больно не будет… а застенчивость вы лучше приберегите для будущего жениха… Договорились?
Антуанетта, лежавшая лицом к стене, тихонько качнула головой. При желании это можно было бы расценить как согласие.
Вошедшая горничная протянула доктор фаянсовую мисочку.
Доктор поставил ее на колени и хмыкнул — на дне миски был нарисован пастушок, подглядывавший за присевшой в кустах по малой нужде пастушкой…
— Мари!… Подойди-ка сюда, — позвал доктор Жозеф, и сообразительная горничная, отпустив ноги хозяйки, стала рядом.
– Сейчас ты двумя руками широко откроешь этот зад, – Мари хихикнула. – И будешь держать, пока я не скажу. И вот еще что — достань ночную вазу…
— А вы, мадемуазель, лежите спокойно и думайте о приятном…
Доктор Жозеф капнул на согревшееся в руке кюретку масло и растер его.
— Начнем…
Мари энергично растащила в стороны ягодицы Антуанетты, открывая доктору доступ к анусу.
Доктор нагнулся и почувствовал слабый бодрящий запах аммиака, идущий от темневших между бедер завитков.
Слегка поворачивая, он неглубоко ввел ложечку кюретки в отверстие и, зацепив кусочек плотной массы, осторожно вытащил его наружу, стряхнув его в мисочку, прямо на любопытствующую физиономию пастушка, он снова углубился в девичий зад и вытащил еще один кусок. Теперь досталось и пастушке.
Антуанетта тихо всхлипывала, но лежала спокойно, а доктор Жозеф, яростно сопя и втягивая в себя вытягивающийся горько-пряный аромат, продолжал заполнять мисочку.
Через некоторое время, в течение которого доктор чувствовал себя рудокопом, мисочка наполнилась, и кюретка стала входить внутрь Антуанетты во всю свою длину.
Доктор поставил миску на пол подальше от своих ног и стал снова искать в своей сумке.
— Можешь отпустить, — бросил он через плечо кареглазой Мари, — и подай мне кувшин с водой.
Доктор вытащил на свет божий из глубины сумки клистирный шприц и проверив пальцем температуру воды, стал медленно его наполнять…
Мари тем временем вытерла тряпкой, вынутой из кармашка фартука, запачканную ягодицу Антуанетты, и подхватив пахучий мисочку, выскочила из спальни.
Оглянувшись на лежащую девушку, доктор Жозеф увидел, что она лежит, подтянув колени к животу, и плечи его тихо вздрагивают.
И вдруг понял, что девушка совсем не плачет, а тихонько хихикает!
Он слегка хлопнул ее по заду.
— Ну что, стало легче? — с горечью спросил доктор Жозеф.
Антуанетта посмотрела на него через плечо большими и уже заблестевшими глазами.
— Да… отлично…
— Ну, тогда давайте продолжим, мадемуазель Антуанетта, чтобы на балу вы порхали как бабочка…
Доктор удобнее принялся за наполненный клистир, нацелился и, скользнув наконечником в темную дырочку, нажал на поршень.
Когда тонкая струйка ударила внутри нее, Антуанетта ахнула, пошевелила коленями, но терпеливо приняла у себя все содержимое шприца.
Доктор осторожно вынул наконечник клистира из Антуанетты и опустив его в кувшин, потянул поршень вверх.
Вставив клистир между слегка вздрагивающих ягодиц девушки, он снова энергичным напором опустел его.
Антуанетта испуганно посмотрела на него.
— Доктор, я сейчас…
– Дышите глубоко, и не напрягайтесь, – посоветовал доктор Жозеф.
Следуя его советам, Антуанетта смогла удержать в себе воду на несколько минут, затем ее лицо обезобразила гримаса, она соскользнула с кровати и села над ночной вазой, подставленной доктором.
Раздался шум хлынувшей воды, тяжелый удар о дно сосуда, несколько других, более слабые, пузырящееся ворчание и Антуанетта радостно вздохнула.
— Как хорошо!
Доктор Жозеф тем временем наполнил клистир снова.
— Еще не все, мадемуазель… Встаньте на четвереньки…
Антуанетта послушно забралась на кровать и, закопив зад, замерла.
В комнату вошла Мари и остановилась у дверей.
– Быстро, вылей это, – доктор кивнул в сторону ночной вазы, – и пусть приготовят воду для купания. Завтра мадемуазель будет прыгать и петь песенки.
Мари с усилием подняла наполненный сосуд и, стараясь не расплескать, быстро вышла.
Доктор продолжил свою работу.
Слушая свободное журчание вливавшейся внутрь Антуанетты воды, доктор Жозеф не торопясь разглядывал юное тело, открытое его глазам — девственное лоно, еще сомкнутое подобно створкам раковины-жемчужные койки, круглые молочно-белые ягодицы, словно выточенные из мрака. линию позвоночника, переходящего в тонкую шею, скрывавшуюся под густой волной каштановых волос.
Мари внесла опустевший сосуд и Антуанетта, сев на него, слегка склонила голову, прислушиваясь к шуму вытекающей из нее жидкости.
И вдруг, хитро взглянув на доктора, по кошачьему слизала капельки пота над верхней губой.
— Ну, эта девчонка еще насыплет перца в штаны своим кавалерам, — улыбнувшись про себя, подумал доктор Жозеф…
* * *
Ливень наконец-то перестал и луна, выкатившаяся на впервые за много дней расчистившееся небо, заливала оловянным светом улицы ночного Парижа.
Карета мягко качался. В кармане доктора Жозефа тихонько позвякивали, врученные рассыпавшейся в благодарностях баронессой, луидоры… Огромная фигура доктора, заполнившая карету, излучала спокойствие и уверенность.
Перед прикрытыми глазами доктора Жозефа смутно проплывали — юная фигурка Антуанетты, ее вишневые глаза и тонкая нежная шея…
– Завтра нужно будет продолжить свои эксперименты, – в полудремоте подумал доктор.
Карета пересекла Гревскую площадь и остановилась у его дома.
— Доктор Жозеф! — низенькая старушка с фонарем в руках открыла дверь, — я вся избеспокоилась… Опасно так поздно ездить к больным! Можно и головы избавиться! Что будет делать тогда Париж без доктора Жозефа Гильотена?
— Все в порядке, Эжен, не кричи… — добродушно пророкотал доктор, — я уже дома, и Париж не погибнет…
